Суд над Бхагавад-гитой / Attempt to ban Bhagavad-gita

И как это решение переросло в действие?

Помню, это решение я принял под воздействием чувства… зависти. Мой ближайший друг — студент истфака — все же крестился (у староверов). Он был настолько счастлив, что я решил: “Хватит баловаться философией, жонглировать умными терминами и цитатами, надо решаться”. Это был май, и я решил: “И я либо к осени крещусь, либо никогда”. При чем тут была осень, мне и самому до сих пор непонятно. Но в те дни для меня значимой стала песня Владимира Высоцкого: “Мой друг уехал в Магадан… Снимите шляпу”.

Конечно, обычная студенческая суета занесла своей пылью ту ясную решимость. И только в предпоследний день осени — 29 ноября — я был разбужен мыслью: “Ты же что-то обещал сделать!”. И побежал искать храм для того, чтобы более не откладывать. В каком-то смысле я испугался себя самого, своей нерешительности и решил с нею покончить.

Тогда в голове у меня вертелись строки Пастернака: “Жизни ль мне хотелось слаще? — Нет, неправда: я хотел только вырваться из чащи полуслов и полудел!”…

Спустя годы я услышал точную формулу этой своей мотивации со стороны. Я уже был в аспирантуре. И вот наш сектор современной зарубежной философии празднует масленицу дома у моего научного куратора Тамары Кузьминой. Сидим на кухне и ведем вековечную русско-интеллигентскую дискуссию на тему “Что такое мещанство”. А в гостях у Тамары Андреевны в тот день оказался ее давний друг, былой однокурсник. Вот только он по окончании университета решил не иметь вообще ничего общего со советской идеологией и всю жизнь так и проработал Калуге истопником. Но интерес к миру книг он не потерял. Так и в тот вечер — пока все сгрудились на кухне и спорили, он ходил по квартире, выискивая на книжных полках новинки. И вот, отобрав что-то интересное для себя, со стопкой книг он заходит на кухню. И хозяйка его с ходу включает в разговор: “Ну, скажи, что такое мещанин?!”. Ответ был дан без секунды раздумий, слету: “Как что? Мещанин — это человек, у которого бытие определяет сознание!”.

Мне же хотелось, чтобы мое сознание дало мне новый опыт бытия…

С этой жаждой я и пришел ко Крещению. Сам день моего Крещения был довольно необычным. Я не могу сказать, что уверовал и потому пошел креститься. Ровно наоборот: я пошел креститься для того, чтобы уверовать, то есть я ощущал потребность сделать шаг, который вырвал бы меня из привычной колеи жизни; надо было пойти посмотреть, ворваться туда, в Церковь. Может быть, потом я что-то пойму. До некоторой степени это был философский эксперимент, поставленный на себе,— но он увенчался совершенно невероятным успехом.

У Бога Свои планы о нас: в день Крещения благодать Христова коснулась сердца — и с этого дня стало понятно, о чем слова Евангелия: Царство Божие внутри вас . После этого мне действительно стало изнутри понятно многое из того, что говорится в Священном Писании, у святых отцов. Я всем существом ощутил, что чудо произошло. Это Таинство, а не просто омовение в купели.

Когда же Вы крестились?

Это произошло в 1982 году. Я был студентом четвертого курса.

А где Вы крестились?

В Москве, в храме Иоанна Предтечи. Причем искал храм, который был бы максимально далек от моего дома и университета,— с тем, чтобы никаких случайных знакомых не было, чтобы никто не “настучал”. Если узнают в университете — выгонят, у родителей будут неприятности из-за меня... И за это я себя сейчac очень корю: в том храме, где крестился, теперь я и служу. Полтора часа в одну сторону, полтора — в другую… Так что нередко по дороге я говорю себе: “Что ж ты, мерзавец, таким трусом был?!”. Первые полгода я стоял на службе, оглядываясь на каждый стук входной двери: вдруг кто знакомый вошел… Так и дрожал, пока однажды не ушами, а сердцем не yслышал на водосвятном молебне прокимен, в котором возглашалась строчка из псалма: Господь просвещение мое и спacитель мой, кого убоюся? И я подумал: “Господи, кого же я боюсь?”. И после этого страх как рукой сняло.

А как же происходило или что произошло при Крещении?

Вдали от своего дома я знал только один действующий храм — на Ваганьковском кладбище (был там на похоронах Высоцкого). Поехал туда — но храм был закрыт. Я был просто оглушен, земля ушла из-под ног. В таком потерянном состоянии я просто пошел бесцельно бродить по городу. И вдруг в конце Большевистского переулка увидел храм. Побрел к нему безо всякой надежды (ибо трудно было представить, чтоб в одном районе Москвы было два действующих храма). К моему радостному изумлению, храм оказался действующим и даже еще не был закрыт по окончании утренней службы.

Я успел проскользнуть в дверь. Обращаюсь за свечной ящик: хочу, мол, креститься. Бабушка, стоящая там, начинает меня отговаривать: “Ты лучше завтра приходи, завтра хороший батюшка служить будет!”. По-своему эта бабушка была права. Священник, который должен был служить завтра, и в самом деле потом стал моим духовным наставником. Но тогда я возмутился: “Какая разница, какой священник! Я не к священнику пришел, а к Богу! И мне нужно креститься именно сегодня!”. В общем, денег с меня за крестины не взяли, бабушка эта даже крестик подарила.

Вышел из алтаря отец Александр Мещеряков и повел меня в крестилку. Крестил он весело, без назиданий и пояснений, с прибаутками. Соответственно, и у меня не было никакого “медитативного” настроя.

А затем он ввел меня в алтарь (это называется “чин воцерковления”). Первое мое впечатление от алтаря — чайник. Даже мелькнула мысль: “Теперь я знаю, зачем в церкви иконостас: чтобы за ним прятаться во время службы и чаи гонять” (как наши лаборантки на кафедре).

В алтаре, вдали от посторонних глаз, священник начал меня расспрашивать — кто, откуда… Узнав же, где я учусь, и вдоволь посмеявшись, сказал: “Не смей бросать учебу. Ты должен окончить университет”.

Так что, по крайней мере, этот, самый первый священнический совет в моей церковной жизни я точно исполнил. И, кстати, он мне много помог, потому что потом у меня неоднократно возникало желание бросить университет и “убежать в леса”.

А в целом все было вполне обычно и обыденно. И только когда я вышел из храма и вошел в метро — там и произошел тот сдвиг в душе, ради которого я и искал Крещения… Потом я узнал, что такое бывает нередко: человеку дается пережить благодатность Таинства не в минуту его совершения, а потом. В моем случае мудрость Промысла была в том, что если бы это переживание пришло в храме — его потом было бы легче украсть. Потом шальная мыслишка подсказала бы атеистической части меня: “Ну, это же было в храме — необычная обстановка, твой собственный настрой, в итоге и родилось это самовнушение” . Но что для москвича может быть более привычно и обыденно, чем метро? И настроя уже ищущего не было. Я просто возвращался в университет… И был “настигнут радостью”.

А что в университете?

В университете я попал прямиком на третью пару — спецкурс “Несовместимость современного естествознания и религии”. Профессор скучно зачитывает свою лекцию для маленькой группы — нас человек семь было на этом спецкурсе. А меня распирает от счастья — я не могу не улыбаться. Он косится на меня и в конце концов спрашивает: “Кураев, что Вы все время смеетесь?”. А я как представлю, что с ним будет, если я ему скажу, отчего я сегодня смеюсь,— так мне вообще хохотать хочется…

А в последующие месяцы это даже вошло в поговорку на нашем курсе —“счастливый, как Кураев”.

Обычно люди приходят к вере, ко Крещению после какого-то жизненного переворота, трагедии, горя или удивительного события. У Вас, насколько я понимаю, было по-другому?

Дело в том, что свой путь в Церковь я могу описать двояко. Я могу несколько часов подробно рассказывать, что происходило,— и в итоге получится впечатление, что это был логичный путь, который иначе и не мог завершиться. Но сердцем я помню и знаю, что это не так. Потому что каждый новый импульс: открытие, какая-то встреча, слово — тут же заглушался. И потом снова были недели и месяцы пустоты, обычные студенческие тусовки, после которых опять происходило что-нибудь. Правдивее будет сказать так: Господь взял и привел.

Ну, а затем были непростые годы, когда надо было силком втаскивать себя в Церковь, заставлять себя, понуждать к пониманию Писания, к согласию со всем учением церковным.

А как же родители — они разве были к такому готовы?

Никто готов не был. Я крестился и полгода от родных это скрывал. Говорил, что иду на дискотеку, а сам шел в храм. Я понимал, что правда для них будет слишком болезненна, потому что у них были свои представления о том, какую я должен был делать карьеру.